Медвежий ключ - Страница 124

124

— Ну, куда вы это меня засунули? Все тело болит, я ж не молоденький, — осуждающе качая головой, пожаловался-осудил Акимыч, — что же это вы придумали такое?

— Акимыч… Ты сам убежал.

— От кого убежал?!

— Да от нас же…

— Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! — радовался Акимыч. — Ладно, не хотите, не говорите, сами «расколетесь» потом.

И шагнул вперед, к подошедшим, протянул руку:

— Приветствую вас, Дмитрий Сергеевич! Приветствую, молодой человек! Вот вас нам как раз сильно не хватает, будем вместе лес очищать.

Это был прежний Акимыч, совсем такой же, какой был раньше. И как ни вглядывались в него Володька с Кольшей, никаких признаков безумия не было на его осунувшемся, покрытом седой щетиной лице, в маленьких умных глазах.

— Очищать лес не придется, Василий Акимович. Ты где находишься, не забыл?

— Ха-ха-ха-ха! Хи-хи-хи-хи!!!

— Что ты три дня сидел на острове, голодал, этого тебе мало? И заодно — вот, держи!

— Спасибо… — Акимыч врезал зубы в бутерброд, — что проголодался — твоя правда.

— А почему проголодался, ты не думал? Мало, говорю, тебе трех дней без пищи на острове?

— На острове?!

— На острове, куда вы прибежали за медведем. Было дело?

— Какой остров, мужики?! Вы про что? Он не на остров ни на какой, он в болото убежал, этот медведь…

Постояли, недоуменно смотрели друг на друга. Да, это был прежний Акимыч, но Акимыч, совершенно не помнящий решительно ничего. Акимыч, нисколько не помнивший двух совершенных убийств, да и вообще всего, что происходило с памятного вечера, с появления их на этот остров.

Наконец Маралов скомандовал:

— Пошли!

И с этими словами повел Маралов Акимыча вокруг острова, по бережку, рассказывая заодно, что пришел от Народа, как посол, и почему «очищать» лес не придется. Обошли, благо остров невелик.

— Ну что, Акимыч, увидал свой остров?!

И Володька с Кольшей вздрогнули: та же отвисшая губа, тот же мутный, одичалый взгляд, то же напряженное выражение.

— Дмитрий Сергеевич… У него и в прошлый раз так начиналось…

Дмитрий Сергеевич кивнул мужикам, и так же твердо продолжал:

— Ну что, мало тебе трех дней на острове? Тогда пошли, сам с ними поговоришь, я могу быть за переводчика.

— …С нечистой знается… Нехорошо тут, нечисто… Оборачиваться может, нехорошо… — понес вдруг Акимыч, и забормотал что-то, уже совершено невнятное.

— Дмитрий Сергеевич, мы же говорим — опять у него началось!

— А что делать? Я и сам понимаю, в чем дело — не принимает он ничего непривычного. Чуть что — и мозг отключается, уходит хоть во что, хоть в сумасшествие. А принимать придется, — жестко завершил Маралов, — не дам я ему нарушить договор! А то он опять выздоровеет, и бить медведей отправится!

— Мы не пойдем…

— Вы не пойдете, другие любители найдутся. Нет, надо его остановить. Пусть с ним побеседуют медведи…

— Вот он! Вон, глядит! — заорал вдруг диким голосом Акимыч, сунул пальцем в совершенно пустое, ничем не занятое место.

— Акимыч! Ты что, Акимыч, успокойся!

— А чего он смотрит?! Если он оборотень, так ему можно, да?!

И лицо Акимыча исказилось так жестко, так нехорошо, что охотников порадовала мысль — Акимыч уже без оружия.

— Ладно… Значит так — я тут останусь еще ненадолго, проведу воспитательную работу. А вы давайте, вас Андрей перевезет. Да! А ружья вы сложите, мужики, чтобы их сразу не видно было, и потом не трогайте, пускай их медведи заберут.

— Вооружаем их? Не опасно?

— Вооружаем. Опасно. Но это — одно из условий, на которых вы скоро будете дома. И если не дадите ружей, Народ все равно их достанет. Ну, все вопросы?

— Пожалуй, все…

— Нет, Дмитрий Сергеевич, у нас есть еще один вопрос! Куда все-таки девался медведь, за которым мы примчались на остров?

— A-а! Медведь этот «девался» вплавь. Он дошел до чистой воды, заплыл в камыши, и там тихенько поплыл туда же, куда вас отвезет сейчас Андрей. Может, он и оставлял следы — пену там, следы на воде… Но был ветер, волна, вы не заметили этого…

— А тропинка куда девалась?!

— Она узкая, эта тропинка, на нее и правда трудно попасть, а тут они ее всю уничтожили. Шли по ней, и все кочки вырывали, дно в этом месте углубляли. Ну, все понятно? Тогда с Богом!

Шаткое сооружение, эти два бревнышка, скрепленные тросиком! Но все-таки и не сучья, на которые приходится ложиться грудью, не тропинка, на которую надо выходить неизвестно где, в воде по пояс. С воды виден остров — двух-трехметровые заросли тальника, узкий галечный бережок, и по этому бережку идет Акимыч, взволнованно рассказывает что-то Маралову. Дмитрий Сергеевич обнял Акимыча за плечи, кивает в ответ головой. Прямо-таки благостная картинка!

Глава 29. Чужой

10 августа 2001 года

Гриша был честен с Вовкой Дягилевым, и долго пытался хоть немного его воспитать.

— Не научишься сам — пропадешь, — пожав плечами, произнес он, вернувшись в третий раз из города с рюкзаком инструментов и книг.

Вовка лежал, смотрел уныло (он почти что всегда так смотрел), валялся на грязном тряпье. Сколько Гришка с ним ни бился, не был в силах отучить Володьку от подоночной привычки жить в грязи. И ругал, и стыдил, и просто бил, объясняя — не свобода это, а конец, тупик всему. Если так жить, даже из Красноярска бежать тогда не стоило. Володька сопел, ныл, плакал, извинялся… и поступал по-прежнему, как только Гриша отвернется.

Причем Вовка ничего специально не делал, чтобы жить в дерьмище. Механизм прост — он всего лишь не прилагал усилий, чтобы жить в чистоте и порядке. Только-то!

124