Медвежий ключ - Страница 33

Толстолапый, конечно, не знал, что охотники взяли медвежью берлогу, завалили медведя не для красивых трофеев, а ради мяса и шкуры. Тащить в деревню, за десятки километров еще и голову им совершенно не хотелось, но они вырубили язык и клыки, чтобы продать их в виде сувениров.

Толстолапый заскулил, заплакал было… Но плакать почему-то хотелось уже меньше, чем хотелось два месяца назад, и только мышцы живота сократились так, так сокращаются они в момент броска.

Потому что Толстолапый мысленно увидел, как он бросается вперед, вцепляется в горло человеку. Лают собаки, рвут тело пули, как рвали они бабушку и маму. Но горло человека — вот оно, и кровь стекает по нижней челюсти, груди — сладкая кровь человека, жизнь его смертельного врага.

Что сказать о звериных мечтах? Вот еврейский мальчик, прибившийся к польским партизанам, увидел еще место расстрела, разорванные пулями тела детей — таких, как его младшая сестренка, и ему перехватило было горло… Но что проку в детских слезах? И парень, выплюнув бычок, попросил командира отряда — не позволит ли он собственноручно расстрелять вот этого пленного немца? Не виноватого ни в чем? Может быть… Но зато в такой же точно форме, как у давешнего пулеметчика, и говорящего на том же языке.

К февралю стало часто пуржить, тетерева не вылетали из сугробов. Несколько дней Толстолапый не ел совершенно ничего, и даже вышел на знакомое место — тропу для прохода лосей. Может быть, он и сумел бы свалить молодого безрогого зверя, но молодые шли вместе со старыми, рогатыми; эти могучие лоси чуяли медведя и вовсе не собирались убегать. Они сами качали рогами, сворачивали с тропы, и Толстолапый убегал от них. Хорошо еще, что лоси глубоко проваливались в снег и не могли быстро бегать зимой.

Опять Толстолапый побрел по лесу наугад и спустился ниже обычного, в уже населенные места. К деревне Березовке Толстолапый вышел почти случайно, на лай собак и на запах дымка из печи. Мело, шумела тайга. В такую погоду охотники любят выходить на лося, на марала — животное не слышит шагов по земле из-за шума веток, лап хвойных деревьев, из-за шороха снега, который все время метет ветер.

Толстолапый надеялся, что сможет приманить кого-то из этих лающих животных, собак, как он сумел приманить волка. Хорошо бы, они погнались за ним… Толстолапый прошелся вдоль околицы, чтобы собаки его почуяли. Псы и впрямь срывались с цепи, дико лаяли. Раза два собаки выбегали из-за строений деревни, бешено облаивали Толстолапого, но гнаться за ним никто не гнался.

Падал снег, налетал ветер, пуржило. Погода была примерно как в первые сутки, когда он остался один. Всю жизнь Толстолапый не любил такой погоды, и всю жизнь в такие метельные дни обострялась его злоба к человеку.

В летящих снопах снега привлек внимание странный человек, вышедший из-за домов. Черные стены амбаров остались в стороне, человек все удалялся от деревни. Он не только поэтому был странным, этот человек, он вообще вел себя очень странно, совсем не так, как охотники. Этот человек необъяснимо шатался даже на самом ровном месте, махал руками, что-то говорил сам себе.

— Я кто? Я ч-чел-ло-век? — расслышал Толстолапый. — Я ему кто, тварь дрожащая? А вот хренушки, а накося выкуси! Я т-тоже право имею…

Толстолапый ничего не понял и заподозрил, что этот человек и сам не понимает, что говорит.

А человек шел, удаляясь все дальше от деревни. Он пытался оставаться на дороге, не сходить с нее в чистое поле. Но мело так сильно, такая поземка мела, что порой не было особой разницы, где тут поле, а где дорога. Хорошо хоть, местами дорогу отделяли от поля канавы, и раз пьяный свалился в такую рытвину.

Отвратительно ругаясь, он еле вылез из нее, и надо же такому случиться — как раз в тот момент, когда существо вылезло из ямы, порыв метели прекратился, снег лег, и Толстолапый оказался метрах в пятнадцати от стоящего на четвереньках человека.

— Нет, но это же надо, что чудится! — как бы даже обрадовался пьяный. — Во ребята облезут от зависти!

Потом он почему-то решил, что за ним идет большая собака, и стал ее звать, перебирая случайные клички: Рекс, Цезарь, Король и так дошел до Шарика и Жучки. А потом и вообще забыл про Толстолапого.

Наверное, пьяный и так пропал бы, не найдя дороги домой в метели, в крутящемся, падающем снегу. Но тут был еще и Толстолапый, и Толстолапый все лучше понимал: перед ним один из тех, что убил его близких. И что перед ним легкая добыча.

У каждого вида хищников есть своя привычная добыча. Если бы Толстопятого продолжала воспитывать мать, она научила бы Толстолапого не любить, бояться и обходить подальше человека. И уж конечно научила бы его, что человек — это вовсе не один из видов, которыми надо питаться. Но голова и шкура мамы Толстолапого давно уже украшали кабинет Виктора Ивановича, а последние копченые ребра мамы подавались в охотничьем домике дорогим гостям Никиты Станиславовича. И Толстолапый сам решал, что опасно, а что нет, и какая добыча должна быть ему привычна.

Налетел ветер, понес снег, человек опять заматюкался, он едва не упал от толчков. Как раз в этот момент Толстолапый стал идти быстрее, и оказался шагах в трех от человека. Он и раньше слышал неприятный запах, так памятный ему по страшным дням… А тут запах навалился на него, и Толстолапый неожиданно напал на идущего сзади, и даже не подумал предупредить его ревом. Мгновенным броском он толкнул человека, опрокинул его лицом вниз, и вцепился челюстями в шею пьяному. Под челюстями сильно хрустнуло, и в рот Толстолапому хлынула теплая кровь. Тело сильно задергалось, захрипело, и Толстолапый понял — это уже можно есть.