Медвежий ключ - Страница 35

Он еще долго лежал, стискивал уже неподвижного, переставшего дышать человека: а вдруг он встанет, и захочет что-то сделать? Человек лежал, запрокинув к низким тучам страдальческое синее лицо, прокусив себе язык в последней муке. Толстолапый долго вглядывался в это лицо, пытался понять, в чем же сила этого человека, убивавшего на расстоянии… Вот только что убившего лося, к которому Толстолапый по молодости и не подошел бы. Потом он полизал кровь, стекавшую из уголка рта, и почувствовал, что он опять голодный. Тогда он стал есть охотника, и успел съесть довольно много, пока наелся.

Уже в кромешной темноте Толстолапый заснул тут же, в сугробе у избушки. Мело, пуржило, но он выбрал подветренное место, где сама избушка закрывала его от порывов. А наутро, при свете, Толстолапый проник в избушку. Он превосходно видел, как охотник тянет на себя дверь, и она раскрывается. Он так и сделал и скоро лежал в теплой избе. В избушке его ждали резкие запахи, в ней было тесно даже медведю-подростку, но зато в ней было и тепло… Даже через несколько дней в избе было все-таки теплее, чем на улице, и к тому же совсем не было ветра. Толстолапый так и жил в этой избе, пока пуржило и охотники сидели по избушкам. Он знал, что охотники обычно не ходят друг к другу, но кто знает, кому из людей и что придет в голову? Среди прочих знаний, которые накопил Толстолапый о человеке, было и такое — человек почти не предсказуем. В любой момент человек может выкинуть что-нибудь такое, чего от него никак не ожидаешь.

И как только стало потише, Толстолапый стал уходить из избушки, целые дни лежал поблизости и ждал. По вечерам он, убеждался, что опять никто не пришел в гости к покойнику, и забирался в избушку. Так он и ел человеческое и лосиное мясо весь вьюжный, неспокойный февраль, до самого времени, когда с крыши охотничьей избушки свесились первые сосульки, а вокруг стволов пихт и кедров образовались круглые лунки: ведь стволы нагревались сильнее, чем снег, и снег протаивал возле них. Толстолапый был настолько сыт, что даже подумывал — а не залечь ли ему опять в спячку? Но в избушке лечь было опасно, а из-за мяса он не хотел от нее далеко уходить. В марте становилось теплее с каждым днем, снег начал покрываться настом, время спать оказалось упущено.

В марте он опять ловил птиц и хотя откормился за февраль, к теплу снова сильно отощал. Но что характерно, ко времени, когда медведи поднимаются из берлог, он отощал совсем не сильнее других. Этим летом Толстолапому так и так предстояло начать самостоятельную жизнь; по понятиям медвежьего племени, в два года медвежата уже взрослые. У него, почти взрослого медведя, появились повадки, которые и должны быть у двухлетки… и еще повадки матерого, уверенного в себе зверя, которые у медвежьей молодежи появляются гораздо позже. Ведь медвежья молодежь проспала эту зиму, и не пережила ничего похожего на пережитое Толстолапым!

Но в одном отношении Толстолапый резко отличался от почти любого другого медведя, даже и пяти, и десятилетнего: он образовался в активного, умелого хищника, предпочитающего мясо любой другой пище. И еще одно важнейшее отличие… Весну 1991 года встретил матерый, беспощадный людоед.

Глава 8. «Медведь беременную бабу не берет»

6 августа 2000 года

— Владимир Дмитриевич! Представляете, Валентину медведь сожрал! — Володька облокотился о забор. Тут же торчали удивленные физиономии Андрюхи и Кольши. — Пока мы Хохловых выручали, медведь еще и Валентину сожрал! Что за деревня? Сплошные похороны.

— Да, дела… Так медведь, говорите, ее убил и съел?

— И ее, и Ивашку Перфильева…

— Обоих сразу?!

— Почти так. Представляете, сожрали их прям возле лодки!

— Володя, вы не могли бы говорить понятнее? Откуда еще взялась лодка?

— Ну, откуда… Поплыли они на лодке, вверх по Ою. Может, рыбачить хотели, может быть что-то еще… Уже не узнать. Это километрах в сорока выше Малой Речки было. Там, зачем бы они не приехали, а сели выпивать, само собой… Их и прихватил медведь и съел.

— Совсем съел?

— Нет, не совсем… Часть съел, часть закопал в кучу хвороста, их там нашли наши менты… Данилов со своими. Каково?!

Товстолес серьезно закивал.

— Ну, и что вас так поражает, Володька?

— А то, что Валентина в положении была! Вы и не знали? А уже было очень заметно. Вот, говорят, медведь беременную бабу не берет… Что-то делается непонятное в тайге, никогда такого не бывало!

— Непонятное… Володька, вы никогда не задумывались, почему именно медведь может не брать беременную бабу? Скажем, собственных самок он ест?

— Ест…

— А почему наших не ест? Володька, объясните мне, почему в отношении людей вдруг медведь стал эдаким рыцарем? Самок опекают животные с более сложным поведением. Те, у кого есть семьи, кто выращивает детенышей.

— Медведи выращивают!

— Как же! Выращивают их медведицы… Верно? А медведи своих детей не выращивают и вовсе не живут со своими самками, как с женами. Ранней весной, когда медведи выходят из берлог, медведицы идут напролом, по элементарной прямой, и издают эдакий визг, своеобразный вибрирующий вой… даже не знаю, как точнее описать. Этот звук действует на самцов так же, как на котов — запах валерьянки или текущей кошки. Со всех сторон сбегаются медведи к этому месту, и начинается медвежья свадьба… Самцы дерутся, бросаются друг на друга, дико ревут и рычат; бывает, что и убивают друг друга. А медведица, пока не совсем готова, тоже рычит и воет, бьет лезущих к ней самцов. В общем, ужас!

Если при медведице есть медвежата, она и их защищает от самцов, потому что «ухажеры» вполне могут их сожрать или просто мимоходом убить. Очень часто именно во время таких свадеб убегают от матерей подростки-пестуны, которые в прошлом году помогали ей управляться с новыми, самыми маленькими детенышами. Пестунам к тому времени уже больше двух лет, они не нуждаются в материнском молоке, а мать не может охранять сразу двух детенышей. Мать просто вынуждена защищать более маленького, самого беспомощного. Пестун оказывается один на один со сей шайкой самцов, и эти «женихи» свободно могут его убить, сожрать. Очень часто он вынужден без памяти бежать прочь.